Та-да-да-да-да-дам... Барабанная дробь… И…
- И это все? – Джеральд усмехнулся, услышав «приветственные слова» Оливера и вошел в коридор, по пути стягивая с себя куртку. – Ты даже не будешь бить меня руками по ногам и ногами по лицу?
Повернувшись к Юми, он показал глазами в сторону Кросса и картинно возвел их к потолку, словно говоря этим: «Да забей, не обращай внимания: это у нас семейное».
Небрежно бросив пуховик на полку для обуви, Джерри проследовал на кухню вслед за хозяином квартиры, перед этим показав жестом Митсаки, чтобы тот следовал за ним.
Оказавшись в небольшом, но светлом и уютном помещении, Ричардсон подошел к стоящему возле кухонного буфета Оливеру и, притянув его к себе, уткнулся носом в шею, вдыхая знакомый запах сладкого одеколона, перемешанный с горьким запахом табака. Почему-то Джер был уверен в том, что юноша не оттолкнет его. Он был уверен в том, что его ждали, и слова, сказанные ему в подъезде, тысячу раз прокручивались в голове еще до того, как у него самого появилась идея все-таки навестить любовника после трех недель молчания.
- Не злись, ты же знаешь, что я все равно всегда возвращаюсь. Давай, заканчивай. Не веди себя, как ревнивая жена. – Шепотом проговорил блондин, прикусывая мочку уха и спускаясь губами вниз по щеке. Руки легли юноше на талию, плотнее прижимая к собственному телу, и Джерри требовалось приложить максимум усилий, чтобы не улыбнуться, тем самым не испортив всю «трагичность» момента. Он очертил кончиком языка влажную полоску и шее и отстранился, как раз в тот момент, когда в кухню вошел Юми.
- Правда, извини. – Джеральд сел на табурет, закинув ногу на ногу и прислонившись спиной к стене. – Просто у меня были дела, не требующие отлагательств. Сегодня они, к сожалению, тоже есть: к ночи мне надо выглядеть на все сто, сам знаешь, зачем. Ну а потом я полностью твой, клянусь богом. И точно также обещаю, что больше никуда и никогда не пропаду. Ты же веришь мне, правда?
Он поднял руки, словно принимая поражение, и улыбнулся поистине ангельской улыбкой, но, переведя взгляд на Юми, тут же сел прямо, мимолетом смахнув с лица челку.
- Кстати, чуть не забыл вас друг другу представить. Оливер, познакомься, это Юми. Юми, познакомься, это Оливер. Я думаю, вы отличнейшим образом поладите друг с другом. Как знать, быть может, между вами найдется что-то общее… Ну и? Не молчите, друзья мои. Не заставляйте меня работать шутом на две сцены.
Джерри тихо засмеялся и, пододвинув к себе стакан, плеснул в него немного воды из графина. Не то, чтобы ему особо хотелось пить, но сердце почему-то предательски быстро билось в груди, было трудно дышать и соображать, в принципе, тоже.
Честно, Ричардсон даже сам толком сказать не мог, почему так волновался. Ему ведь не впервой уже приходится наступать на горло совести, к тому же эта кусачая особа в последние годы и вовсе решила оставить его в покое. Ну и что тогда? Он ведь все равно свое получит. Он ведь знал, что Оливер не выбросил его вещи, и те сейчас висят в его шкафу на плечиках, выглаженные и выстиранные, или же сложенными лежат в комоде. Кросс не сможет его выгнать, равно и то, как не мог его не впустить и заставить себя закрыть дверь перед носом. А Юми… Боже, да что там Юми? Как вообще можешь относиться к человеку, которого знаешь-то от силы всего каких-то пару часов?
Чего тут волноваться? Кого тут жалеть? Боже правый… Да если бы он жил всю жизнь вот так, боясь обидеть кого-то, задеть случайно его чувство, учитывая мнения каждого, то у него совершенно не осталось бы времени на самого себя. И помер бы он еще в колонии, стремясь исполнить очередное грязное поручение. Нет, если и жалеть тут кого-то, то только самого себя. Это у него нет воды и света, это ему сегодня опять не спать всю ночь. А эти... Пускай думают, что хотят. Ему ведь все равно по сути. Или, все-таки, нет?..
Отредактировано Gerry Richardson (2009-11-09 00:11:06)